О ГРЕХЕ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯХ

Свт. Иннокентий Херсонский

СЛОВО ОГЛАСИТЕЛЬНОЕ

СЛОВО О СУЩЕСТВЕ ГРЕХА, ЕГО ВИДАХ, СТЕПЕНЯХ И РАЗЛИЧНЫХ ГРЕХОВНЫХ СОСТОЯНИЯХ

СЛОВО О ТОМ, КАК ПРОИЗОШЕЛ ГРЕХ В МИРЕ И В РОДЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ, И КАК ОН ПРОИСХОДИТ В КАЖДОМ ИЗ НАС

СЛОВО О ТОМ, ЧЕМ ГРЕХ СОБЛАЗНЯЕТ ЧЕЛОВЕКА, И ПОЧЕМУ ТАК МНОГО ГРЕШНИКОВ НЕРАСКАЯННЫХ, И ТАК МАЛО ИСТИННО КАЮЩИХСЯ

СЛОВО О ТОМ, ЧТО ПАГУБНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ГРЕХА ТАК ВЕЛИКИ, ЧТО МЫ НЕ МОЖЕМ И ВИДЕТЬ ИХ ВО ВСЕЙ ИХ ГЛУБИНЕ И ОБШИРНОСТИ, НО ДОЛЖНЫ, ПО ВНУШЕНИЮ СЛОВА БОЖИЯ, РАЗУМА И ОПЫТА, ПРЕДПОЛАГАТЬ, ЧТО ОНИ УЖАСНО ГИБЕЛЬНЫ

СЛОВО О ТОМ, ЧТО ГРЕХ РАСПРОСТРАНЯЕТ ПО ВСЕМУ СУЩЕСТВУ ЧЕЛОВЕКА ТЬМУ, ПОРТИТ ЕГО УМ, БЕЗОБРАЗИТ И ОЯДОТВОРЯЕТ ПОЗНАНИЯ И ПРЕДРАСПОЛАГАЕТ ГРЕШНИКА К СУМАСШЕСТВИЮ

СЛОВО О ТОМ, ЧТО ГРЕХ, ОБЕЩАЯ ЧЕЛОВЕКУ ВОЛЬНОСТЬ И НЕЗАВИСИМОСТЬ, ЛИШАЕТ ЕГО ИСТИННОЙ СВОБОДЫ И НИСПРОВЕРГАЕТ В СОСТОЯНИЕ МУЧИТЕЛЬНОГО РАБСТВА

СЛОВО О ТОМ, ЧТО РАДОСТИ ГРЕХОВНЫЕ ПРИВРЕМЕННЫ И НИЧТОЖНЫ, ЧТО ГРЕХ, НАПРОТИВ ОТЪЕМЛЕТ У ЧЕЛОВЕКА ВСЕ ИСТИННЫЕ И ЧИСТЫЕ НАСЛАЖДЕНИЯ И СЛУЖИТ ИСТОЧНИКОМ БЕСЧИСЛЕННЫХ СКОРБЕЙ И БЕДСТВИЙ

СЛОВО О ТОМ, ЧТО ГРЕХ ЕСТЬ ГЛАВНОЮ И ПЕРВОНАЧАЛЬНОЮ ПРИЧИНОЙ ВСЕХ БОЛЕЗНЕЙ ЧЕЛОВЕКА И ЕГО СМЕРТНОСТИ

СЛОВО О ТОМ, ЧТО ГРЕХ НЕМИНУЕМО ПОДВЕРГАЕТ ЧЕЛОВЕКА МУЧИТЕЛЬНОМУ ВЛАДЫЧЕСТВУ ДЬЯВОЛА

СЛОВО О ЛЮТОЙ КОНЧИНЕ, ОЖИДАЮЩЕЙ ГРЕШНИКА

СЛОВО О ТОМ, ЧТО ЗА ГРЕХОМ ПОСЛЕДУЕТ НАКОНЕЦ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА ВЕЧНОЕ МУЧЕНИЕ ВО АДЕ ВМЕСТЕ С ДУХАМИ ОТВЕРЖЕННЫМИ

 

О многоглаголании и молчании. Слово 11 (многословие, пустословие, празднословие)

прп.Иоанн Лествичник — Лествица или скрижали духовные

1. В предшествовавшем слове мы сказали кратко о том, сколь бедственно и вредно судить ближних, вернее же самим судимыми быть и страдать от собственного языка; что случается и с мнимо духовными мужами. Ныне же порядок требует, чтобы мы показали причину сего порока и дверь, которою он входит в нас, или вернее, которою он из нас выходит.
2. Многоглаголание есть седалище, на котором тщеславие любит являться и торжественно себя выставлять. Многоглаголание есть признак неразумия, дверь злословия, руководитель к смехотворству, слуга лжи, истребление сердечного умиления, призывание уныния, предтеча сна, расточение внимания [I], истребление сердечного хранения, охлаждение святой теплоты, помрачение молитвы.
3. Благоразумное молчание есть матерь молитвы, воззвание из мысленного пленения, хранилище божественного огня, страж помыслов, соглядатай врагов, училище плача, друг слез, делатель памяти о смерти, живописатель вечного мучения, любоиспытатель грядущего суда, споспешник спасительной печали, враг дерзости, безмолвия супруг, противник любоучительства, причащение разума, творец видений. Неприметное предуспеяние, сокровенное восхождение.
4. Познавший свои прегрешения имеет силу и над языком своим; а многоглаголивый еще не познал себя, как должно.
5. Любитель молчания приближается к Богу, и тайно с Ним беседуя, просвещается от Него.
6. Молчание Иисусово постыдило Пилата; и безмолвие уст благочестивого мужа упраздняет тщеславие.
7. Петр Апостол изрек слово, и потом плакася горько, забыв изречение Псалмопевца: рех сохраню пути моя, еже не согрешати ми языком моим (Пс. 38, 1); и слово другого мудрого мужа: «лучше пасть в высоты на землю, нежели от языка» (Сирах. 20, 18).
8. Но не хочу много писать о сем, хотя коварство страстей и побуждает меня к тому. Впрочем скажу, что я узнал некогда от одного человека, который беседовал со мною о молчании уст. «Многоглаголание», — сказал, — «рождается непременно от которой-нибудь из сих причин: или от худой и невоздержной жизни и привычки, (ибо язык, будучи естественным членом сего тела, чему научится, того по навыку и требует); или, что наиболее бывает в подвизающихся, от тщеславия, а иногда и от многоядения. Посему часто бывает, что многие с некоторым насилием и изнеможением укрощая чрево, обуздывают вместе и язык и многословие».
9. Кто возымел попечение об исходе из сей жизни, тот пресек многословие; и кто приобрел плач души, тот отвращается многоглаголания, как огня.
10. Возлюбивший безмолвие затворил уста свои; а кто любит выходить из келлии, тот бывает изгоним из нее страстию многоглаголания.
11. Познавший благоухания огня, сходящего свыше, бегает многолюдных собраний, как пчела — дыма. Ибо как дым изгоняет пчелу, так и сему нетерпимо многолюдство.
12. Не многие могут удержать воду без плотины; и еще менее таких, которые могут удерживать уста невоздержные.

О молчании. Слово 41 (многословие, пустословие, празднословие)

прп.Исаак Сирин — Слова подвижнические

Паче всего возлюби молчание, потому что приближает тебя к плоду; язык же немощен изобразить оное. Сперва будем принуждать себя к молчанию, и тогда от молчания родится в нас нечто, приводящее к самому молчанию. Да подаст тебе Бог ощутить нечто, рождаемое молчанием. Если же начнешь сим житием, то не умею и сказать, сколько света воссияет тебе отсюда. Не думай, брат, что — как рассказывают о чудном Арсении, когда посетили его отцы и братия, приходившие видеть его, а он сидел с ними молча и в молчании отпускал их от себя — все сие делал он совершенно по воле и что вначале не принуждал себя к этому. От упражнения в сем делании со временем рождается некая сладость и понуждает тело пребывать в безмолвии. И множество слез рождается у нас в сем житии, и в чудном созерцании сердце ощущает в них что-то разно — в иное время с трудом, а в иное с удивлением, потому что сердце умаляется, делается подобно младенцу, и, как скоро начнет молитву, льются слезы. Велик тот человек, который терпением членов своих приобрел внутренне в душе своей чудный сей навык. Когда на одну сторону положишь все дела жития сего, а на другую молчание, тогда найдешь, что оно перевешивает на весах. Много советов человеческих, но, когда сблизится кто с молчанием, излишним для него будет делание хранения их и излишними окажутся прежние дела, а сам он окажется превзошедшим сии делания, потому что приблизился к совершенству. Молчание помогает безмолвию. Как же это? Живя во многолюдной обители, невозможно не встречаться нам с кем-нибудь.

И равноангельный Арсений, который больше всех любил безмолвие, не мог избежать сего. Ибо невозможно не встречаться с отцами и братиями, живущими с нами, и встреча эта бывает неожиданно: человеку необходимо идти в церковь или в другое место. Все это видел достоблаженный оный муж, и именно, что невозможно ему избежать сего, пока живет близ человеческой обители. И когда часто бывал в невозможности, по месту жительства своего, удалиться от сближения с людьми и монахами, живущими в тех местах, тогда научен был благодатию сему способу — непрестанному молчанию. И если когда по необходимости некоторым из них отворял дверь свою, то увеселялись они только лицезрением его, а словесная беседа и потребность в ней стали у них излишними.

О том, как управлять языком. глава 25 (многословие, пустословие, празднословие)

прп.Никодим Святогорец — Невидимая брань

Самая великая лежит на нас нужда управлять как должно языком своим и обуздывать его. Двигатель языка — сердце; чем полно сердце, то изливается языком. Но, обратно, излившееся чрез язык чувство сердца укрепляется и укореняется в сердце. Потому язык есть один из немалых деятелей в образовании нашего нрава.

Добрые чувства молчаливы. Излияния чрез слова ищут более чувства эгоистические, чтоб высказать то, что льстит нашему cамолюбию и что может показать нас, как нам мнится, с лучшей стороны. Многословие в больших случаях происходит от некоего горделивого самомнения, по коему, воображая, что мы слишком многосведущи и что наше мнение о предмете речи самое удовлетворительное, неудержимое испытываем понуждение высказаться и обильною речью с многократными повторениями запечатлеть то же мнение и в сердцах других, навязываясь таким образом им в учителя непрошеные и мечтая иметь иной раз учениками такие лица, которые понимают дело гораздо лучше учителя.

Сказанное, впрочем, относится к таким случаям, когда предметы речи бывают более или менее стоящие внимания. Наибольшей же частью многоречие однозначительно с пусторечием; и в таком случае нет слов для полного изображения зол, происходящих от сего дурного навыка. И вообще многословие отворяет двери души, чрез кои тотчас выходит сердечная теплота благоговеинства, тем паче это делает пустословие. Многословие отвлекает внимание от себя, и в сердце, таким образом не блюдомое, начинают прокрадываться обычные страстные сочувствия и желания, и иногда с таким успехом, что когда кончится пусторечие, в сердце окажется не только соизволение, но и решение на страстные дела. Пусторечие есть дверь к осуждению и клеветам, разноситель ложных вестей и мнений, сеятель разногласий и раздоров. Оно подавляет вкус к умственным трудам и всегда почти служит прикрышкой отсутствия основательного ведения. После многословия, когда пройдет чад самодовольства, всегда остается некое чувство тоскливости и разленения. Не свидетельствует ли это о том, что душа и нехотя сознает тогда себя обокраденною?

о неосуждении — не верьте и глазам.

«Хотя бы ты и своими очами увидел согрешающего, не осуждай; ибо часто и они обманываются» (Лествица (10:17)

***

Послушник поделился с прп.Амвросием Оптинским своими сомнениями: у одного из братии видит грех, у другого – недостаток.

– Ну, диавол всегда так, – ответил старец и рассказал случай.

«Был здесь один иеромонах о. Венедикт и еще монах о. Арсений, монах хорошей жизни. Он почти не выходил из келий вследствие своей болезни, вел особую жизнь. Один раз идет о. Венедикт к себе в келию, и видит: стоит о.Арсений. Взгляд у него какой-то злобный, враждебный, под благословение не подходит. О.Венедикт посмотрел на него и прошел мимо с великим удивлением. Только что он начал заворачивать за церковь, ему навстречу с совершенно противоположной стороны идет о.Арсений. Лицо веселое, подходит под благословение. О.Венедикт, еще больше удивляясь, спрашивает: «Где ты был?» – «У о.Тимона». – «Как? Я тебя сейчас видел около крыльца батюшки о.Анатолия!» – «Это тебе померещилось. Сам видишь, откуда я иду».

Тогда о.Венедикт пошел за разрешением сего к батюшке о.Анатолию. «Ну что же здесь удивительного? – сказал о.Анатолий. – Ты иеромонах, а этого не знаешь? Это был, конечно, бес в образе о.Арсения»

авва Серапион и затворница (подвиг ложный; человекоугодие)

Увидев девицу, двадцать пять лет пребывавшую в безмолвии, авва Серапион сказал ей: “Что ты сидишь здесь?” — “Я не сижу, — отвечала она ему, — а иду.” — “Куда же ты идешь?” — спросил ее Серапион. “К Богу моему,” — отвечала девица. Говорит ей раб Божий: “Жива ты или умерла?” Она говорит ему: “Верую Богу моему, что умерла для мира, ибо кто живет по плоти, тот не пойдет к Богу.” Услышав это, блаженный Серапион сказал ей: “Чтобы уверить меня в том, что ты умерла для мира, сделай то, что я делаю.” Она отвечала ему: “Приказывай только возможное, и я сделаю.” Он отвечал деве, что для мертвого, подобного ей, все возможно, кроме нечестья, и потом сказал ей: “Сойди вниз и пройдись.” — “Я не выхожу двадцать пять лет, — отвечала она ему, — как же теперь пойду?” — “Вот, — сказал Серапион, — не говорила ли ты: я умерла для этого мира? Очевидно, потому, что и мир для тебя не существует. А если так, то мертвый ничего не чувствует, и для тебя должно быть все равно — выйти или не выходить.” Девица, услышав это, пошла. Когда она вышла и дошла до церкви, блаженный сказал ей: “Если хочешь уверить меня в том, что ты умерла и уже не живешь для людей, чтоб угождать им, сделай то, что я могу сделать, и тогда убедишь меня, что ты действительно умерла для этого мира.” — “Что же, — спросила девица, — должна я сделать?” — “Сними с себя платье, как я, — сказал он, — положи на плечи и иди по городу, а я без стыда пойду впереди тебя.” — “Но если, — отвечала она, — я сделаю это, то многих соблазню таким бесстыдством, и кто-нибудь скажет, что это сумасшедшая или беснующаяся.” — “Тебе что за дело, если это скажут, — отвечал ей блаженный Серапион. — Ведь ты говоришь, что умерла для людей, а мертвецу нет никакого дела до того, бранит ли его кто или смеется над ним, потому что он нечувствителен ко всему.” Тогда говорит ему девица: “Прошу тебя, прикажи мне совершить какой-нибудь другой подвиг, и я сделаю, а пока я не дошла еще, только молюсь о том, чтобы дойти до такой степени.” После этого раб Божий, бесстрастный Серапион, сказал ей: “Смотри же, сестра, не возвеличивайся, будто ты святее всех, и не хвались, что ты умерла для этого мира. Теперь ты узнала, что еще жива и угождаешь людям. Я могу быть более мертвым, чем ты, и то, что я умер для мира, могу доказать делом, именно тем, что равнодушно взираю на него, ибо, не стыдясь и не соблазняясь, могу сделать то, что приказывал тебе.” Так, научив ее смиренномудрию и сокрушив ее гордость, блаженный оставил девицу и удалился.

Лавсаик

об осуждении — авва Дорофей

О том, чтобы не судить ближнего

Если бы мы помнили, братия, слова святых старцев, если бы мы всегда поучались в них, то мы не предавались бы так легко беспечности о себе: ибо если бы мы, как они сказали, не нерадели о малом и о том, что нам кажется ничтожным, то не впадали бы в великое и тяжкое. Я всегда говорю вам, что от сих незначительных грехов, оттого, что говорим: «Какая важность в том или в другом», образуется в душе злой навык, и человек начинает нерадеть и о великом. Знаете ли, какой тяжкий грех осуждать ближнего? Ибо что тяжелее сего? Что столько ненавидит Бог? От чего столько отвращается? Как и отцы сказали, что нет ничего хуже осуждения. Однако и в такое великое зло человек приходит от сего же нерадения о ничтожном по-видимому. Ибо от того, что человек дозволил себе малое зазрение ближнего, от того, что говорит: «Что за важность, если послушаю, что говорит сей брат? Что за важность, если и я скажу одно вот такое-то слово? Что за важность, если я посмотрю, что будет делать сей брат или тот странник?» — от сего самого ум начинает оставлять свои грехи без внимания и замечать грехи ближнего. И от сего потом происходит, что мы осуждаем, злословим, уничижаем ближних и наконец впадаем и в то самое, что осуждаем. Ибо от того, что человек не заботится о своих грехах и «не оплакивает, — как сказали отцы, — своего мертвеца», не может он преуспеть ни в чём добром, но всегда обращает внимание на дело ближнего. А ничто столько не прогневляет Бога, ничто так не обнажает человека и не приводит в оставление от Бога, как злословие или осуждение, или уничижение ближнего.

Иное же дело злословить или порицать, иное осуждать, и иное уничижать. Порицать — значит сказать о ком-нибудь: такой-то солгал, или разгневался, или впал в блуд, или сделал что-либо подобное. Вот такой злословил брата, т.е. сказал пристрастно о его согрешении. А осуждать — значит сказать: такой-то лгун, гневлив, блудник. Вот сей осудил самое расположение души его, произнёс приговор о всей его жизни, говоря, что он таков-то, и осудил его, как такого — а это тяжкий грех. Ибо иное сказать: «он разгневался», и иное сказать: «он гневлив» и, как я сказал, произнести таким образом приговор о всей его жизни. А грех осуждения столько тяжелее всякого другого греха, что Сам Христос сказал: лицемере, изми первее бревно из очесе твоего, и тогда прозриши изъяти сучец из очесе брата твоего (Лк. 6, 42), и грех ближнего уподобил сучку, а осуждение — бревну. Так-то тяжело осуждение, превосходящее всякий грех.

И фарисей оный, молясь и благодаря Бога за свои добродетели, не солгал, но говорил истину, и не за то был осуждён; ибо мы должны благодарить Бога, когда сподобились сделать что-либо доброе, потому что Он помог и содействовал нам в этом. За сие фарисей не был осуждён, как я сказал, что он благодарил Бога, исчисляя свои добродетели, и не за то он был осуждён, что сказал: несмь якоже прочии человецы; но когда он обратился к мытарю и сказал: или якоже сей мытарь, тогда он подвергся осуждению, ибо он осудил самое лицо, самое расположение души его и, кратко сказать, всю жизнь его. Посему мытарь и вышел оправдан… паче онаго (Лк. 18, 11).

Нет ничего тяжелее, как я много раз говорил, нет ничего хуже осуждения, презрения или уничижения ближнего. Почему мы не осуждаем лучше самих себя и наши грехи, которые мы достоверно знаем и за которые должны будем дать ответ пред Богом? Зачем восхищаем себе суд Божий? Чего хотим от Его создания? Не должны ли мы трепетать, слыша, что случилось с великим оным старцем, который, узнав о некоем брате, что он впал в блуд, сказал: «О, худо он сделал!» Или вы не знаете, какое ужасное событие повествуется о нём в Отечнике? Святой Ангел принес к нему душу согрешившего и сказал ему: «Посмотри, тот, кого ты осудил, умер; куда же повелишь ты поместить его, в царство или муку?» Есть ли что страшнее сей тяготы? Ибо что иное значат слова Ангела к старцу, как не сие: поелику ты судия праведных и грешных, то скажи, что повелишь о смиренной душе сей? помилуешь ли ты её, или предашь мучению? Святой старец, поражённый сим, все остальное время жизни своей провёл в стенаниях, слезах и в безмерных трудах, молясь Богу, чтобы Он простил ему тот грех, — и всё это уже после того, как он, пав на лице свое к ногам святого Ангела, получил прощение. Ибо сказанное Ангелом: «Вот Бог показал тебе, какой тяжкий грех осуждение, чтобы ты более не впал в него», уже означало прощение; однако душа старца до самой смерти его не хотела более утешиться и оставить свой плач.

Итак, чего хотим и мы от нашего ближнего? Чего хотим от чужой тяготы? Есть у нас о чём заботиться, братия! Каждый да внимает себе и своим грехам. Одному Богу принадлежит власть оправдывать и осуждать, поелику Он знает и душевное устроение каждого и силу, и образ воспитания, и дарования, и телосложение и способности; и сообразно с этим судит каждого, как Он Сам Един знает. Ибо иначе судит Бог дела епископа и иначе правителя мирского, иначе судит дела игумена и иначе ученика, иначе старого и иначе юного, иначе больного и иначе здорового. И кто может знать все суды сии? Только Един, сотворивший всех, всё создавший и всё ведущий.

«И потому я бегу не так, как на неверное» (1 Кор. 9:26)

Поспешим же; и Павел говорит: «И потому я бегу не так, как на неверное» (1 Кор. 9:26). Нужно бежать, и неослабно бежать. Бегущий не смотрит ни на что, встречает ли он луга, или места бесплодные. Бегущий обращает внимание не на зри­телей, а на награду: богаты ли они или бедны, смеется ли кто, или хвалит, поносит ли, бросает ли камни, расхищает ли дом его, увидит ли он детей, или жену, или что бы то ни было, — он никогда не обращается назад, но заботится только об одном — бежать и получить награду. Бегущий не остана­вливается нигде, — потому что, если покажет, хотя малое нерадение, то потеряет все. Бегущий не только не ослабевает пред концом (бега), но тогда и старается бежать с особенною силою. Это я сказал против тех, которые говорят: в юно­сти мы подвизались, в юности мы постились, а теперь состари­лись. Теперь-то особенно и нужно усилить благочестие. Не исчи­сляй мне своих старых подвигов; но теперь особенно и будь юным и цветущим. Кто занимается телесными подвигами, тот действительно, дожив до седины, уже не может бежать по-прежнему, потому что весь подвиг его был телесный.

Но ты почему уменьшаешь подвиги? Здесь нужна душа, бодрая душа; а душа в старости укрепляется, — тогда она более цветёт, тогда более возвышается. Как тело, когда бывает одержимо горячкою и другими болезнями, хотя бы оно и было крепко, изнуряется, а когда освободится от этой напасти, то опять приобретает свою силу, так и душа, в юности бывает одержима горячкою, ею тогда особенно обладает любовь к славе, к пресыщению, к сладострастным наслаждениям и многим другим обольщениям; когда же наступает для неё старость, тогда все эти страсти отгоняются, одни временем, другие любомудрием. Старость, ослабляя силы тела, препятствует и душе (старцев) предаваться страстям, хотя бы она и желала, но укрощая их, как каких-нибудь врагов, поставляет её на месте, свободном от волнений, производит в ней великую тишину и внушает великий страх, так как если не кто другой, то старцы знают, что они умрут и вся­чески, стоят близко к смерти. Таким образом, когда с од­ной стороны возникают мирские пожелания, а с другой является ожидание судилища, укрощающее непокорность души, то она делается более внимательною, если захочет. Но не видим ли мы, скажешь ты, стариков, которые хуже юношей? Ты указываешь мне на крайнюю порочность: ведь и бесноватых мы видим, — как они сами, без всякого (постороннего) толчка, бросаются в пропасти. Так точно крайняя порочность, когда старик страдает болезнями юношей; он уже не имеет оправдания в (ссылки на) юность, не может сказать: «Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай» (Пс. 24:7). Оставаясь порочным в старости, он показывает, что в юности он был таким не по неведению, не по неопытности, не по (молодому) возрасту, а по нерадению. Только тот может сказать: «Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай«, кто поступает прилично старцу, кто в старости исправился; а кто и в старости бесчинствует по-прежнему, то можно ли такому человеку и называться старцем, когда он не почитает даже своего возраста? Ведь тот, кто говорить: «Грехов юности моей и преступлений моих не вспоминай«, говорит это, как человек, живущий в старости пра­вильно.

Потому делами старости не лишай себя прощения и во грехах юности. В самом деле, не нелепо ли, не выходит ли из пределов прощения то, что совершается? Старец упи­вается, сидя в корчемницах; старец спешит на конские ристалища; старец приходить на зрелища, бегая с толпою, как дитя! Поистине стыдно и смешно — по наружности укра­шаться сединою, а внутри иметь детский смысл. Если какой-нибудь юноша оскорбить его, то он тотчас ставит на вид свои седые волосы. Постыдись же их наперед сам ты. Если же ты не стыдишься своей седины, и при том будучи старцем, то как требуешь, чтобы юноша стыдился твоих седых волос? Ты не чтишь седых волос своих, а позоришь их. Бог почтил тебя сединою, даровал тебе важное преимущество: по­чему же ты сам поступаешься своею честью? Как станет почитать тебя юноша, когда ты больше его предаешься сладострастию? Седина тогда почтенна, когда украшенный ею действует так, как прилично седине; а когда он бесчинствует подобно юношам, тогда бывает смешнее юношей. Как мо­жете увещевать юношей вы, старцы, упивающиеся до бесчиния? Говорю это не с тем, чтобы укорять старцев, — да не будет, — но (чтобы исправить) юношей, потому что поступающие таким образом, кажется мне, суть юноши, хотя бы они вступили в сотый год своей жизни; равно как и юноши, хотя бы они были маловозрастными детьми, если ведут себя целомудренно, гораздо лучше старцев. Не мои это слова, но Писание полагает между ними такое различие: «ибо не в долговечности«, — говорит оно, — «честная старость и не числом лет измеряется» (Прем. Сол. 4:8, 9).

свт.Иоанн Златоуст

Об осуждении, суждении и обличении

На вопросы телезрителей отвечает диакон Георгий Максимов, преподаватель МДА, кандидат богословия.

О гордости и смирении (I) // архимандрит Кирилл (Павлов)

 Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Дорогие братия и сестры, один наш отечественный историк говорит: «Полюби святого Сергия, он был русский в душе; полюби его искренне, и он полюбит тебя!». И наш народ любил Преподобного Сергия, любил его искренне, всем сердцем своим, любил его, как родного своего отца. И как не любить такого любвеобильного мужа, который сам был для всех отрадой, готов был всегда душу свою отдать за ближних, который еще при жизни своей для всех приходящих к нему был нежным и заботливым утешителем, а после своего преставления и переселения на Небо не престает источать токи своей любви всем к нему прибегающим и ищущим у него помощи?

Для нас с вами Преподобный Сергий весьма дорог и близок, и вся его святая жизнь для нас весьма назидательна и утешительна. И тем более делается она для нас назидательной и утешительной, когда, воспоминая ее, мыслью и сердцем своим перенесемся в отдаленную по времени, но близкую нашему сердцу родную древность, когда подышим простотою духа того времени и насладимся созерцанием боголюбезного смирения Преподобного. Мы забываем тогда, пусть и на краткое мгновение, окружающую нас суету и имеем возможность хотя бы немного отдохнуть душой.

Наши уста и ум немощны и скудны, чтобы по достоинству прославить такого великого и дивного угодника Божия, каким является Преподобный Сергий, но для назидания своего хотя бы вкратце воспомним еще раз его святое житие. Вся святая жизнь его носила на себе печать благодати Божией, особого избранничества и покровительства Божия. Святой апостол Павел говорит: Кого Он предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего, дабы Он был первородным между многими братиями. А кого Он предопределил, тех и призвал, а кого призвал, тех и оправдал; а кого оправдал, тех и прославил (Рим. 8, 29-30). Эти слова апостола Павла в точности исполнились на Преподобном Сергии. Господь предвидел, что Преподобный будет мужем благочестивым и праведным, приведет, благодаря своей святой жизни, к Богу множество людей и научит их поклоняться Святой Троице, и предуказал это особым знамением. Так однажды, будучи еще младенцем, сущим во чреве своей матери, во время Божественной литургии Преподобный трижды прокричал в храме, знаменуя этим, что будет он светильником Церкви, крепким молитвенником за всех верующих.